CTPAHA KOTOPOЙ HET

Раз в год к нам приходили из райкома комсомола - выбирали самых достойных. И я, по их мнению (а они отовсюду просили на меня характеристики), ровно такой и оказалась. Я была партийная, продвинутая и вся из себя грамотная. Комсомол выписал мне путевку на службу в милиции. А я пошла. Все время службы, то есть с 1985 года по 10 августа 2011-го, занималась с детьми, у которых проблемы с законом. Начала инспектором по делам несовершеннолетних Ленинского райотдела - и проработала там семнадцать лет.

В милиции мне сразу дали офицерский чин и намного большую зарплату, чем в школе, - 250 рублей.  И с первого дня нагрузили нормативной документацией - мне приходилось печатать множество документов. В течение трех месяцев до нормальной работы меня не допускали - я была просто секретарем-машинисткой. Печатала и по ходу правила ошибки, я же филолог. Была, кстати, жутко удивлена, какие безграмотные люди работают в милиции.

Там был коллектив взрослых теток - все с большим опытом работы, майоры. Но все - кабинетные работники. К ним приходили родители, к ним приходили дети. А я сама ходила по домам. Надевала кроссовки и шла - смотрела на родителей, на детей. Это был рабочий район. Много общежитий.

До сих пор помню тех детей. Мне передали их карточки и дела, когда одна инспектор ушла в декретный отпуск. Мне всем хотелось помочь. Особенно тем, кто выходил из тюрьмы, из спецшкол. Каждого надо было брать за руку, потому что сам он на завод не пойдет. Никто не хочет получать ученические 70 рублей, каждый хочет сразу стать начальником цеха. Тогда все откликались, помогали. Та же комиссия при райисполкоме по делам детей - им правда было не все равно.

Беспризорница возвращается ночевать на рынок Привоз. Одесса, 1997

Бессилие было много раз. Отчаяние. Выезд на труп ребенка - это страшно. Когда попадаешь на место преступления, то как-то абстрагируешься от всех эмоций. Но через два-три дня все это тебя догонит, будут бессонные ночи. А там ты должен быть хладнокровным. Не стоять же рядом с родителями, не плакать же, нужно делать свою работу.

Мой первый тяжелый выезд... Погиб трехлетний ребенок - ровесник моего сына. Они с мамой собирались идти в гости, она его одела красиво и выставила за калитку, чтобы тот стоял и ждал. У соседнего дома была привязана коза. Естественно, ребенок пошел к козе, споткнулся о шнур, которым она была привязана, и утонул в выгребной яме. Когда приехала группа из райотдела, этот малыш, красиво одетый, лежал мертвый на траве. Мама не просто рыдала, она выла. Коллеги пошли разговаривать с соседями, а мне сказали: "Татьяна, ты смотри, чтобы к ребенку никто не подходил, пока не приедет эксперт". Они все разошлись, а я осталась одна с этим ребенком, его мамой и всей толпой... Тогда по мозгам хорошо дало.

Потом была еще страшная история. Пять мальчиков залезли в подвал школы, развели костер, чтобы согреться, и угорели. В то время я уже была майором, начальником инспекции. Но когда выехала, было страшно. Вообще нет ничего страшнее, чем смотреть на гибель детей.

У меня было железное правило: дома я никогда не говорю о работе. Я никогда не брала работу на дом. Я давала себе время, чтобы полностью освободить голову. В воскресенье я рано утром просыпаюсь, начинаю готовить еду, мы все вместе завтракаем, потом мы можем куда-то пойдти, например, в парк. Мы тогда очень много гуляли с детьми. Муж, в принципе, был еще и хорошим другом. Я могла вообще не переживать, когда у меня дежурства. Знала, что детки будут чистенькие, помытые, накормленные и вовремя уложенные. Это была хорошая поддержка.

С дочерью Ниной. Одесса, 2011

...Сам распад СССР я встретила в декрете - в 1991-м у меня дочь родилась - в 1994-м я снова вышла на работу, и это было уже другое государство. С совершенно другими нравами.

В конце 80-х сформировалась новая наркосцена, появились опиоиды. До этого у меня был буквально один наркоман в районе. А потом все начали зарабатывать деньги. В том числе те, кто должен был с наркотиками бороться. У нас появилась "народная тропа". В девять-десять вечера на улице с одноэтажными домами, где продавали наркотики, народ ходил как в Москве по Арбату.

Время от времени туда прибегал наркоман, кричал, что сейчас будут "мусора", продажа будет на другой точке, вся толпа разворачивалась и шла в другую сторону.

В СССР инъекционные наркоманы все были взрослыми. Дети-наркоманы тоже были, но это марихуана, таблетки. А в 90-х мы уже регистрировали и мальчиков, ВИЧ-инфицированных.

В 85-м году, я прекрасно помню, в отчете за год фигурировало, что, к сожалению, в районе произошел рост преступности среди несовершеннолетних. Такого-то числа совершенно одно преступление. Одно преступление за год (!). Когда я вышла на работу в 94-м, то у нас в месяц совершалось около десяти преступлений.

Наркоманы воруют. Ему нужны средства для приобретения. Миф, что наркоманы убивают. Им надо украсть, обдурить. Знаете, чем отличается наркоман от алкоголика? Алкоголик у вас украдет кошелек, никогда в жизни в этом не признается. А наркоман украдет, вместе с вами искать его будет. Реальная разница. Они вот такие, они разведут и уболтают любого. Какое-то время они занимались карманными кражами.

Когда мы проводили первые семинары по ВИЧ/СПИД для Украины, Молдавии, Белоруссии, приезжали из России и Грузии, у нас был социальный работник Димка, который был роскошным карманником, от бога, с пальцами, как у пианиста. Мы учили специалистов, как работать с подобной категорией, рассказывали, как они припадают на уши, как разводят, грузят и так далее. Дима проводил ролевую игру: просил всех встать, выйти в холл, надеть верхнюю одежду, положить кошельки куда угодно. Он вместе с другом подходил к ним общаться, будто бы все на улице, на площади, кого-то знаем, кого-то не знаем. Минут десять они стояли и разговаривали, а потом он попросил всех и проверить свои кошельки. За эти десять минут они незаметно дернули три кошелька у специалистов, которые были предупреждены. Один кошелек был украден из кармана рубашки, который застегивается на пуговичку, а сверху был пиджак, потом плащ.

На тропе в Палермо. Одесса, 1997

...Еще после распада СССР стали продаваться уголовные дела: платили деньги, чтобы закрыть или открыть, все по желанию клиента. Раньше в каких-то количествах это тоже было, но об этом не знал. А если вдруг выплывало, то это без вопросов была тюрьма. У нас участковый сел году в 87-м за то, что получил взятку от освободившегося с административным надзором (чтобы не попасть в тюрьму, тот должен был являться на отметку раз в месяц).

А в 90-х милиционеры начали похвастаться перед другом: мол, я развел того, я развел этого. Впрочем, это были уже новые люди. Милиция - это очень большая текучка. Там быстрый карьерный рост, переходы из одной структуры в другую...

Кстати, у меня очень быстрым получился карьерный рост, потому что на фоне всех теток оказалась очень грамотной и живой. Я не боялась говорить о недостатках, которые я видела в работе, - это нравилось руководству.

Я просто привыкла к новым условиям работы. Я ничего не продавала - была не та служба, где можно разжиться. Для взяток были другие службы, например, экономических преступлений, уголовный розыск, следствие и так далее. Там решаются серьезные вопросы.

А я, как и раньше, ходила по домам и ездила на выезды вплоть до последнего дня своей работы в милиции. Даже будучи начальником областной криминальной милиции по делам детей, я продолжала общаться с людьми. Я прекрасно знала, что если я приеду на место, если своими глазами удостоверюсь, что да, все как было написано в заявлении, значит, будем принимать решения. Можно, конечно, сидеть в кабинете, читать то, что тебе собрали сотрудники, но мне нравилось выезжать самой.

...Я не могу долго заниматься одним и тем же, мне становится скучно. В 2006 году я приняла решение, что буду защищать диссертацию на тему "Работа милиции в период эпидемии ВИЧ/СПИД в Украине". Это было новое, еще никто ничего подобного не писал.

Бывший актер Андрей за два месяца до своей смерти от СПИДа. Одесса, 2000

А ведь милицию можно смело относить к группе риска, и не только в плане ВИЧ/СПИД, нужно добавить по крайней мере туберкулез и гепатит. Милиция первая, кто встречает людей из мест лишения свободы, когда они выходят с целым букетом заболеваний. Никаких средств профилактики, дезинфекции. Сотрудник уголовного розыска, было миллион случаев, при обыске наркомана укалывается иглой, а информации, куда бежать и что делать, тоже нет. Или сотрудников милиции ставят на охрану туберкулезного диспансера, где находятся лица под следствием, - это нормально вообще? Без масок, без горячего обеда, а ведь лучшая профилактика туберкулеза - это хотя бы один раз в день горячая еда. Так что было о чем писать.

...В 1995 году, когда в Одессе началась эпидемия ВИЧ/СПИД, у меня появились первые ВИЧ-положительные дети. Они приходили ко мне и спрашивали, что делать. А я не знала, что им на самом деле делать. Однажды в Одессу приехал UNAIDS, и мы начали с ними говорить о том, как вести профилактическую работу с наркоманами

А через год меня пригласили на большой семинар, который проводил тот же UNAIDS в Харькове. Я должна была привезти с собой, по-моему, шесть ребят-наркоманов, которые стали бы там экспертами. Это был первый семинар, где я услышала о программах снижения вреда, о том, что нужно работать с наркоманами, раздавать шприцы и презервативы. Я с ними очень долго спорила, говорила, что никакие шприцы детям раздавать не буду, что это маразм и глупость. Но семинар был большой, почти целую неделю, нас убеждали, нам рассказывали, и я задумалась. После семинара выяснилось, что Одесса получила финансирование UNAIDS на один из профилактических проектов, и нас позвали в Киев составлять его программу.

Мы понятия не имели, что такое проект и что мы должны писать. А нужно было обосновать для чего нам деньги. Начали вспоминать, сколько наркоманов на учете...

Деньги мы получили как инициативная группа - наличными. А через год, в марте 97-го, мы зарегистрировали общественную организацию. Все вместе сидели и писали устав на печатной машинке - чтобы работать с международными фондами, нужно было юридическое лицо. И решением собрания меня избрали руководителем.

Первый проект длился год. Это были серьезные поведенческие исследования по выявлению факторов риска ВИЧ. Мы пытались узнать, почему заражалось так много наркоманов. Изначально наркотик готовился цыганами в поселке, который у нас назывался Палермо. Оказалось, что варили наркотики в одном котле, потом каждый своим шприцем оттуда набирал. Кололись группами - каждая одним шприцем. После таких исследований стало понятно, над чем мы должны работать.

Передвижной пункт обмена шприцев неподалеку от Палермо. Одесса, 1997

По результатам исследования мы открыли пункт доверия. Это служба для потребителей инъекционных наркотиков. Там были психолог, юрист, социальные работники - в основном из наркоманской среды. Мы ребят консультировали и выдавали им чистые шприцы.

...В 1997 году нам предложили следующий проект: профилактика ВИЧ/СПИД среди женщин секс-бизнеса. Он идет у нас до сих пор. Меняются спонсоры, но система работает. Сначала у нас были лишь социальные работники, которые выходили на улицу, раздавали литературу по разным темам - вензаболевания, правовые вопросы. Еще была уникальная брошюра "Сама себе адвокат", где мы объясняли, как себя вести в милиции, что сотрудники имеют право делать, а что нет. Потом были проекты "Уличные дети" и "Мужчины" - мы снова занимались профилактикой ВИЧ.

...Выяснилось, что я не люблю работать с геями. Они очень вредненькие - постоянно сплетничают друг про друга: кто с кем переспал, кто кого бросил, кто с кем сошелся, и обязательно гадости, гадости. Мы с ними работали года два и помогли сделать свою организацию. Понимаете в чем дело, мы всегда жестко обговариваем, что работаем в поле профилактики ВИЧ/СПИД. Если нарушаются какие-то другие права, мы готовы помогать, но все же мы не организация ЛГБТ. А с ними только начинаешь работать - они сразу поднимают весь ворох своих проблем: давайте гей-парад проведем, давайте отдельную телепрограмму сделаем, пусть нас раз в месяц показывают.

Работали мы в общественной организации параллельно с милицей. Приходили с моей коллегой Ольгой после работы и трудились еще по два-три часа. Но в целом одна работа помогала другой: "Вера.Надежда.Любовь" сталкивалась ровно с теми же людьми, что были нашими клиентами в милиции.

...Потом мы открыли горячую линию по борьбе с торговлей людьми. В милиции создали тематический отдел, когда это приобрело огромные масштабы, гораздо позже. А мы начали работать в 1998 году. Нам стали поступать звонки, мы втянулись в эту тему, открыли реабилитационный центр. К нам начали прибывать женщины из Турции в большом количестве… Зарубежные общественные организации возвращали на родину потерпевших, а мы их встречали.

Сотрудница движения"Вера. Надежда. Любовь" сопровождает депортированых  из Турции женщин  в Транзитный центр для пострадавших от торговли людьми. Одесса, 2005

Началось с того, что какие-то фирмы предлагали местным нелегальную работу за рубежом - у Украины на тот момент не было никаких договоров о трудоустройстве за границей. Часть из них попадали в секс-бизнес или в трудовую эксплуатацию. Объявления о трудоустройстве были в газетах, по телевизору. Мы консультировали, рассказывали, что для того трудоустройства фирма должна иметь лицензию именно на трудоустройство, а не на консультирование, объясняли, как правильно должен заполняться договор.

Женщинам предлагали работу, например, домашней прислуги или где-нибудь на швейной фабрике. Она подписывала турецкий договор или вообще соглашалась без бумаг. Там встречали, забирали документы. Истории совершенно разные - через нашу организацию прошло около 800 человек. Основной поток - из Турции, поскольку они проблему торговли людьми вообще не признавали. Наших девчонок, которых они освобождали из борделей, закрывали в тюрьму за проституцию. Мы их получали уже из тюрьмы.

У капитана парома, приходившего из Турции, всегда был список депортированных пассажиров. Вместе с сотрудниками службы безопасности, милиции и пограничниками в специальном кабинете мы опрашивали этих депортированных и пытались выявить потерпевших от торговли людьми. Кто-то сразу рассказывал, кто-то не рассказывал - сложно, наверное, женщине признаться, если она занималась проституцией. Контингент абсолютно разный: были девочки - молодые юристы, были взрослые женщины, у которых мужья и дети. Взрослые женщины ехали туда, несмотря на все слухи про рабство: думали, что в своем возрасте они как проститутки никому не нужны.

Женщина прибывшая без личных вещей на пароме из Стамбула, направляется на пограничный и таможенный контроль. Одесса, 2005

Одну девочку к нам привезли с прострелянной ногой. Убегала из притона. Другую продали курдам, высоко в горы, поселили в коровнике. Мужчины-курды утром, идя на работу в поле или к своим баранам, заглядывали в коровник. С работы шли через коровник, через бедную нашу тетку. В таких условиях она прожила около полугода, потом ее нашла полиция.

Была девочка из Сербии, которая несколько лет прожила в подвале. Она рассказывала жуткие вещи: когда девочки не слушались,  их просто выводили и расстреливали, закапывали в горах, в лесу. А ей просто повезло: среди клиентов попался русский военный, которому она стала жаловаться и плакать. Кстати, продал ее муж. Пригласил в гости к родственникам в Сербию и продал.

Сколько стоит человек? По-разному. И за 300 долларов продавали. И за 2-3-5 тысяч. В Турции это было почти не наказуемо, поэтому дешево. Законодательство было таким, что сутенера могли осудить сроком до трех месяцев лишения свободы. Штраф был просто смешным, где-то 800 долларов. Если он держит тридцать девочек, которые ему зарабатывают по 300-400 в день, то представьте себе, сколько у него денег. Законы Турция поменяла под давлением международных организаций…

Девушка из Узбекистана в Транзитном центре для пострадавших от торговли людьми. Одесса, 2006

...Первой нашей клиенткой стала несовершеннолетняя девочка, прибывшая из Сербии. Я такого ни разу не видела: у нее все тело было покрыто темно-синими, почти черными пятнами. Мы ее водили к врачу и не могли понять, что это за болезнь. Оказалось, что у нее от холода, в котором она жила, перестали работать почки, была полная интоксикация организма - тело буквально умирало.  Выжила, очень красивая девочка. Теперь все нормально.

Были и в России наши девочки. Причем те, кто как-то выслуживался перед сутенерами, становились их помощницами, любовницами, приезжали сюда, в деревни, и рассказывали, мол, там у меня муж, магазин и ресторан, нужны рабочие, помощницы. Одна такая пришла в соседнюю деревню и там уговаривала мамаш отпустить девочек на лето денег заработать. Увезла девочек, а там их закрыли в квартире и вывозили на точку вечером. Две сразу убежали - их вывезли работать на трассу, и там они заплакали, что, мол, животы болят. Их привезли в квартиру, и там они нашли запасные ключи. Выбежали на трассу, остановили грузовую машину, водитель довез их до Белгорода. Там они попытались перейти через границу, но поскольку документов не было, их вернули. Водитель забрал их к себе домой, к маме. Когда у него была очередная командировка в Москву, посадил их в машину, девчонки дождались, пока все уйдут, открыли дверь, нашли свои документы, вернулись в Белгород и перешли границу.

...В милиции мы постоянно сталкивались с проблемой насилия в семье. Женщина, которую бьет муж, - ей некуда идти, не у кого просить помощи. Милиция не любит рассматривать бытовые заявления. Кроме того, тогда не было закона, классифицирующего насилие в семье, он появился позже.

Трехлетний мальчик, перенесший пытки из-за денежного долга матери. Детское отделение больницы №7. Одесса, 1997

Очень многим мы помогали составлять юридические документы, сопровождение в суде. Сейчас эту программу никто не финансирует, но если нам звонят, то мы все равно помогаем.

...Нам никто не пытался мешать. Есть конкуренция, которая заставляет держать себя в тонусе, есть люди, которые говорят гадости. Но это ерунда - все видят то, что мы делаем.

...Последние лет десять у нас ничего не воровали. Ну, может, ручку. А вначале - да, были случаи. И клиенты воровали, и сотрудники.

На работу к нам попасть очень сложно. У нас практически не бывает свободных мест: в каждом проекте есть четко оговоренный штат, и уже на этапе планирования мы знаем, кто эти люди. Когда к нам приходят в организацию - мы предлагаем волонтерить, покрутиться в организации месяц-другой, посмотреть на один, другой проект. Потом либо открывается новый проект, либо, бывает, освобождается вакансия. Если человек нормально себя покажет - мы ему предлагаем.

...Году в 97-м или в 98-м из-за глупой опечатки в газете, где было написано, что наша организация получила 3 миллиона долларов, начальник УВД кричал, чтобы я пришла и оставила свое удостоверение. Была проверка организации, все выворачивали, искали те самые 3 миллиона. Следователю, который вел наше дело, я говорила: "Ванечка, неужели ты думаешь, что с 3 миллионами я бы до сих пор сидела в Украине? Мне, например, очень нравится Австралия". Если бы не моя соратница Ольга и ребята рядом, я бы из этого не вылезла. Была черная депрессия, было обидно. Столько вкладываешь, стараешься, что-то делаешь, хочешь, чтобы стало лучше, но почему вот так?!

...Мои личные достижения - это мои замечательные дети, которых подняла и вложила в них все, что могла. У Жени прекрасный английский язык, он закончил иняз и сейчас тоже возглавляет общественную организацию - занимается профилактикой ВИЧ среди молодежи. Ниночка еще учится на юриста, хочет себя пробовать в милиции.

День рождения Татьяны Семикоп в офисе движения "Вера. Надежда. Любовь". Одесса, 2011

Я горжусь организацией, потому что мы лучшие. Мы были первыми. До сих пор политика организации - это помогать не только "клиентам", но и другим общественным организациям. Я могу помитинговать, когда это нужно. Мы влияли на законодательство. По тем направлениям, по которым мы работали, появились хорошие, продвинутые законы. Например, по ВИЧ/СПИД, по торговле людьми, по насилию в семье.

Я люблю быть первой. Я люблю быть самым ярким лидером. Чтобы наше имя звучало везде, я всех гоняю. Говорю, что должны выступать, должны рассказывать о своей работе, вас должны снимать. Каждый день у нас должно быть телевидение. Надо уметь свою работу показывать - ведь и правда многое же делается.

...Одесский общественный сектор - самый лучший в Украине. Сейчас, наверное, работает больше двадцати общественных организаций, которые выросли на наших глазах, которым мы помогали. Мы все объединились в единое ВИЧ-сервисное объединение "Вместе за жизнь". Это такая сила - можно горы сдвигать. Мы принимаем участие в написании городской программы по СПИДу, в создании областной программы. Мы добились того, что в рамках местных бюджетов будут выделяться деньги на соцзаказ: допустим, будет вестись профилактика ВИЧ/СПИД среди наркоманов. Оплата работы специалистов, приобретение инструментария, печать инфоматериалов.

Страшно было в 1996-1997 годах, когда ежемесячно только официально регистрировалось 200-300 новых случаев ВИЧ-инфицирования. Сейчас, конечно, таких темпов нет. Раньше болели в основном инъекционные наркоманы, а сейчас преобладает половой путь передачи. Причем вовлечены все категории населения.

Зато стало больше информации. На учет становятся те, кто давно инфицирован. К сожалению, многие делают это поздно, когда клеток иммунной системы почти нет.

Друзья из движения "Вера. Надежда. Любовь" у могилы Алеши. Он был волонтером, работал на передвижном пункте доверия, писал талантливые тексты для информационных брошюр и буклетов и погиб от СПИДа. Одесса, 1999

Многих социальных работников мы похоронили. Когда человек приходил на работу, мы знали, что он ВИЧ-позитивный, пытались его уговорить на терапию, но там же надо соблюдать жесткий график. Они обычно забрасывали это дело.

...Иностранцы первыми заметили, что у меня и фамилия подходящая: Семикоп - это ведь по-английски практически "Полумент".