CTPAHA KOTOPOЙ HET

"Как-то еврейская мама зовет своего сына и говорит:

- Сынок, пора тебе жениться.

- Если вы так хотите, мама, я, конечно, женюсь, а на ком?

- Первый раз на украинке, поживете лет десять, а потом разводись с ней. Второй раз женись на еврейке, поживи с ней лет десять и разводись. Затем женись на молдаванке.

- Мама, вы шо, зачем все эти сложности?

- Слушай маму, сынок, мама плохого не посоветует. Украинка так любить тебя будет, как никакая другая женщина не полюбит. У еврейки такие связи, что и тебя на ноги поставит, и детей ваших людьми сделает. Но ты все равно с ней разводись и в третий раз женись на молдаванке.

- Мама, но это-то зачем?

- Ой, сынок, как они хоронят... Как хоронят!!!"

Сергей рассказывает этот анекдот с соответствующим акцентом. Он не притворяется - он разговаривает так всегда и вообще всячески подчеркивает, что еврей. В машине Сергея на зеркале - звезда Давида, в бардачке всегда лежит кипа. Именно он познакомил меня с одной из самых активных деятельниц еврейской общины Кишинева, директором филиала ортодоксальной религиозно-просветительской организации "Агудат Исраэль" Ривой Эдуардовной Сафроновой.

Синагога, которую мне показывает деятельная Рива, оказывается темной, загроможденной мебелью комнатой в здании, куда только-только переехала "Агудат Исраэль". В дальнем углу комнаты - бархатное полотно с вышитой золотом звездой Давида. На прибитой к стене книжной полке расставлены религиозные книги на русском и на иврите. Проводя экскурсию по синагоге, Рива Эдуардовна запахивает пальто - в комнате нет отопления, хотя на дворе ноябрь.

До недавнего времени в помещении, где мы сидим, была религиозная школа для мальчиков - ешива. На стенах и дверях до сих пор висят детские каракули, криво подписанные сложными закорючками еврейского алфавита. Еще раньше в здании на улице Щусева располагалось Бюро по трудоустройству. Во время войны в комнатах была жандармерия, в подвалах томились пленные и заключенные, а на площади перед домом расстреливали евреев.

Изъятых государством синагог в Кишиневе много - до войны объектов культа было больше 70. В Румынии, а потом в Молдавии традиционно жило немало евреев. До того, как в стране появились фашистские движения, численность общины составляла 238 тысяч человек. В ходе последней переписи, проведенной в начале 2000-х, в Молдавии насчитали 3628 евреев, но сами они настаивают, что их около 18 тысяч. "Недостачу" объясняют массовой сменой фамилий в советский период и большим количеством смешанных браков. "У меня из десяти одноклассников-евреев четверо стали молдаванами по паспорту. Допустим, Бернштейн Михаил Иосифович, молдаванин".

За годы советской власти (Молдавия вошла в состав СССР в 1940 году) из большинства синагог евреев выгнали. Ходить в синагогу отваживались не все: хотя официально в стране не было антисемитизма, открытое проявление своей религиозной принадлежности могло быть чревато неприятными последствиями. "Мой дедушка в 60-е годы имел электромастерскую, у него были ученики. Один из них - дядя Стасик - был горбатым. Он был невысокого роста, с тоненькими ножками, тоненькими ручками, и не мог ходить быстро. Однажды дедушка пришел домой окровавленный: они с дядей Стасиком вышли из синагоги, и на них напали какие-то негодяи, а убежать они не могли", - рассказывает Рива.

Открытые проявления нетерпимости были скорее исключением. Многие жители Молдавской ССР - как молдаване, так и русские - и вовсе относились к ним дружелюбно. "Но 'пятая графа' создавала много проблем, мешала двигаться по жизни, - говорит Рива. - Попасть в любой вуз было очень сложно, сложно было устроиться на работу, в госорганы старались не пускать. Поэтому многие евреи заканчивали финансово-экономический техникум, фармацевтический техникум, медучилище. Я сама поступала на иняз в университет, сдала все экзамены на "четыре" и "пять", но меня не взяли, так что отучилась на филолого-библиотечном факультете университета. Работала больше в педагогике - в Молдове вообще много учителей-евреев. Чтобы выжить, евреи должны были быть лучшими, быть профессионалами".

От несладкой жизни немало евреев, особенно религиозных, уехало из страны. "Отказники" (евреи, которые просились уехать, но не получили разрешения властей) составили особую социальную прослойку. Их выгоняли из партии, увольняли с работы, за ними начиналась слежка, но из страны их не выпускали. В Израиле и США проходили митинги перед посольствами СССР. И постепенно, со скрипом граница открылась. "Люди подавали заявление, таких собирали один или два вагона - и они уезжали. В ходе первой репатриации ехали через Румынию и Вену, и там эмигранты сидели по месяцу - по два, как заключенные в лагерях пересылки. Руками этих людей строился Израиль", - рассказывает Рива.

Проводы отъезжающих становились для еврейской общины событием. "У нас была компания, допустим, пятнадцать человек, и мы знаем, что Ромка завтра уезжает. Естественно, собирались, сидели за столом вечером. На следующий день шли на вокзал провожать. Мы клали на рельсы пяти- и трехкопеечные монеты - они были медные и большие. Когда поезд отъезжал, мы собирали раздавленные монеты, писали на них имя и год, делали дырочку - и получался медальон. У меня дома до сих пор лежит стопка таких монет с именами".

Участие в проводах сулило осложнения. "Однажды на фабрику, где моя мама работала начальником смены, пришли два молодых человека в черных кожаных пальто и сказали: "Еще один раз увидим вашу дочку на вокзале среди провожающих - положите свой партбилет на стол". И когда уезжала моя подруга Берта, мама заперла меня в туалете. Но я открыла окно и вылезла на улицу - мне было совсем мало лет, у меня уезжала любимая подруга, и я не понимала, чем рискую. Вечером мама долго плакала, но все обошлось".

Защищаясь от агрессии извне, многие евреи в Молдавии - как, впрочем, и в других странах - изо всех сил оберегали свои религиозные традиции. Необходимость в конспирации превращала традиционные ритуалы в почти шпионские операции. "Это было начало 70-х годов, мне было около 12 лет. Как-то в марте меня позвали на день рождения к троюродной сестре. Приглашение меня немного смутило, потому что сестра родилась 24 января, но я пошла. Было много родственников, много молодых ребят чуть старше меня - лет по 16-18. Все нарядные, в колпачках, масках, но мне происходящее казалось странным. Я задавала вопросы, но мне не отвечали. И вот идет подготовка к застолью, накрывается стол, тетя Реля печет какие-то необычные треугольные печенья с начинкой. Мы сидим, смеемся, поем советские детские песни. В какой-то момент один из старших ребят закрывает шторы - по тем временам совершенно шикарные, из красного атласа. И становится чуть-чуть тише, открывается книга, и кто-то начинает читать сказку - сначала абзац на незнакомом языке, потом его перевод на русском. В сказке говорится о еврейской женщине Эстер (Есфири), которая выходит замуж за персидского царя Ахашвероша (Артаксеркса) и хитростью спасает других евреев от козней злого советника Амана", - неожиданно Рива произносит несколько слов на иврите.

На непонятном празднике детям читали "Мегилат Эстер" (Книгу Есфирь), одну из священных книг, которая читается в Пурим, самый веселый иудейский праздник. Треугольные печенья тети Рели назывались гоменташи - "уши Амана", потому что в финале истории советника повесили и отрезали ему уши. Под конец праздника приехал хозяин дома дядя Игорь и повыгонял всех с криком: "Вы что, хотите, чтобы меня посадили? Я член партии!"

После 91-го года уже не надо было скрываться. Хотя в первое десятилетие независимости, по словам Ривы, открытые проявления агрессии были вполне обычным делом. Вольготнее всего община чувствовала себя в 2000-х, при коммунистах, которые взяли курс на европейскую интеграцию, не подогревая при этом румынский национализм. Евреи независимой Молдавии наладили контакты с множеством близких по духу организаций из Европы, Израиля, Канады, Штатов, которые помогли им запустить различные просветительские и религиозные программы.

"Мы ничего не производим, ничего не продаем - живем на деньги, которые собирают евреи из разных стран", - объясняет Рива "бизнес-схему" существования общины. - В других общинах нет внешнего финансирования, нет такой четкой структуры. Их члены просто иногда собираются вместе, песни поют". В Кишиневе открыты несколько еврейских школ, где детей учат соблюдать все необходимые традиции. "У моей подруги сын учился в такой школе, а потом перешел в очень хорошую молдавскую школу. Так он не смог в ней учиться! Говорит, там нет такой дружбы, как в наших школах. И пришлось его забрать обратно". Рива решительно отметает робкие замечания, что, возможно, детям было бы полезно больше вращаться в кругу иноверцев.

Многие религиозные евреи встречаются и вне проводимых общиной мероприятий. "Мы собираемся у кого-нибудь дома, начинаем говорить о своих семьях. У всех есть проблемы, люди о них рассказывают, и мы начинаем обсуждать, как можно помочь. При этом мы смотрим, что по этому поводу написано в наших книгах. Кроме того, мы каждую неделю собираемся и читаем главу из Торы, а весь цикл чтения занимает год. Тора - это универсальный свод правил, объясняющих, как надо жить, - так же как инструкция к холодильнику объясняет, как им правильно пользоваться".

Рива, рассказывающая о необычном досуге кишеневских евреев, совсем не выглядит религиозным фанатиком. Время от времени наш разговор прерывает Михаил Шуфутинский, исполняющий песню "Еврейский портной", - моя собеседница хватает мобильный и убегает договариваться с кем-то о вывозе мебели.

Когда Рива в очередной раз выходит из комнаты, объяснять, насколько дружны между собой евреи, продолжает ее подруга Светлана. "Когда в Приднестровье была война, никто, кроме еврейской общины, не спасал своих. Израиль поставил на взлетной полосе в Кишиневе три самолета для беженцев, а в самом Приднестровье в лесу стояли автобусы. Там стреляли, был полный хаос, и они сказали: "Кто может - добирайтесь до автобусов". И люди ковыляли, в чем были, - шли старики, дети, все. В Кишиневе евреев селили в гостинице, и они там жили столько, сколько нужно было, чтобы собрать документы для выезда. Их кормили и поили все это время. Мы с мужем уезжали на машине, грузили все, что было, муж был за рулем. Когда мы приехали в Кишинев, он напился до того, что не мог разговаривать - так страшно было ехать под пулями. Там были казаки - они же не разбираются, кто есть кто... У нас была одна очень зажиточная еврейская семья, и я помню, как хозяйка перед отъездом открыла двери и сказала: "Берите!" И как соседи начали растаскивать все"... Светлана плачет, и разбирать, что она говорит, становится все труднее.

Возвращается Рива и ставит чайник. Чтобы не замерзнуть, мы все время пьем растворимый кофе - в комнате не топят. "Коммуналка и особенно отопление стоят очень дорого, - объясняет Рива. - У меня вон сумасшедшие долги: даже если я отдам все деньги, которые имею в месяц, все равно я не смогу их погасить. Очень многие дома в Кишиневе не подключены к отоплению". Особенно тяжело приходится старикам - их пенсии в 800 леев (около 2 тысяч рублей) не хватает даже на еду. "У нас в общине есть восемь или девять ветеранов войны. Один из наших бизнесменов полностью взял на себя расходы по их содержанию, оплате коммунальных платежей. Каждый месяц этот бизнесмен делает продуктовые посылки ветеранам".

Я спрашиваю Риву и Свету, почему они не уедут - ведь их дети давно живут в других странах с более налаженным бытом. Обе женщины смеются: "Куда мы поедем? После сорока уезжать в эмиграцию уже поздно - люди поняли это еще в 70-е, когда здесь было намного тяжелее. И потом: родилась в Молдове и хочу жить в Молдове, а не в Румынии или в России". В комнате снова поет Шуфутинский. Рива берет трубку: "Да, мама. Да, лекарства я куплю. Пока, скоро буду".