CTPAHA KOTOPOЙ HET

Александр Рехвиашвили

Родился в 1938 году. Оператор дебютной короткометражки Отара Иоселиани "Акварель" (1958), киноновеллы Георгия Шенгелая "Алавердоба" (1962, сборник "Два рассказа") и "Красного и черного" Сергея Герасимова (1972). В качестве режиссера снял фильмы "Грузинская хроника XIX века" (1978), "Путь домой" (1981), "Ступень" (1986), "Приближение" (1990) и другие.

Я учился во ВГИКе. Сейчас он имени Сергея Герасимова, у которого я учился. Замечательный был человек, самые хорошие воспоминания у меня о нем. У Герасимова всегда были курсы актеров и режиссеров. На режиссерском вместе со мной учились Сережа Никоненко, Боря Фурман, на актерском - Наташа Белохвостикова, Наташа Аринбасарова, Наташа Бондарчук.

На диплом я поехал в Тбилиси. Так мне посоветовал Михаил Калатозов. То, что я собирался снимать, в Москве было, конечно, невозможно — хотя Герасимов мне предложил остаться. C Калатозовым я был в близких отношениях - не знаю уж, на какой почве; он был одинокий человек, замкнутый. Я знал, что у него огромный опыт, ведь до "Летят журавли" он в жутком положении находился: ему не давали снимать многие годы. Он сказал: "Ни в коем случае не оставайся, возвращайся в Грузию". Даже из Грузии мне было трудно утверждать сценарии, только с помощью Резо Чхеидзе — он надевал свой депутатский значок и решал вопросы. А если бы я остался в Москве - мне и это бы не удалось.

Было такое Госкино, сидело в Москве в Козихинском переулке. Там сидели люди, они тоже ВГИК или Литинститут кончали, все были образованные, умные. Они прекрасно все понимали, не стояли на страже идеологии, если видели, что человек талантливый, всячески помогали сделать фильм. А если человек предлагал какую-то глупость - над ним иронизировали.

Там было как в жандармерии: на каждую республику - свой отдел. На Прибалтику должен был быть какой-то страшный человек, который все проверял. Грузией занимались люди более либеральные. Был такой Балихин, замечательный человек, большой знаток литературы. Над ним были еще какие-то люди, которые это все контролировали вторично. Он всегда старался, с учетом общей ситуации, чтобы вышли хорошие фильмы. И было много хороших фильмов.

На "Грузия-фильм" снимать кино было свободнее. Потому что официально считалось, что раз уж это отдельная республика - у нее своя студия, свое кино. И они на многое закрывали глаза: это Грузия - ну и черт с ним. Конечно, те, кто снимал в Москве, страшно мучились - Тарковский, например. В первые годы - да: знаменитый режиссер, получал какие-то премии… А потом его просто замучили. Почему он сбежал? Да потому что невозможно было работать в таких условиях.

Вот Путин говорит, что это трагедия ХХ века - развал Союза… Ведь это страшная была страна! Ее можно было как-то смягчить, допустим, убрав диктат КГБ, убрав идеологию, - так оно уже приближалось к той жизни, которая людей устраивала. Я не думаю, что сейчас счастливы люди в Москве… то есть в Москве, может быть, и счастливы, потому что Москва - это всегда было место (уж извините, я так буду говорить), где собирались жулики со всего Советского Союза: и грузинские, и еврейские, и армянские, и русские - всякие! Всякий преступный мир собирался в Москве, начиная с Кремля. И там были деньги. Москвичи - такой народ: бедные, зачуханные, живут где-то в коммунальных квартирах… вы, москвичи, просто не знаете, что такое Москва! Это знают приезжие; ведь богатые люди - они все приезжие. Вот один наш, Зураб Церетели который, - да он ведь по-русски не умеет говорить! - а президент Российской Академии художеств. Ну каким образом?! А когда он говорит по-русски - я, например, не понимаю, что он говорит. Ну, он хотя бы человек симпатичный: российские художники его обожают, он много помогает, он очень щедрый, он делает всем хорошо! Его сами русские художники - российские - не отпускают никуда: если будут переизбирать, они все сами, без всяких звонков, проголосуют за него. Да, страшные вещи стоят - не только у вас, но и нас тоже; видели, там Святой Георгий стоит (на площади Свободы в центре Тбилиси. - Прим. ред.) - взгромоздил какую-то башню, или колонну… Но человек он замечательный - хоть это есть в нем. А так - какая-то мафия собирается в Москве, распределяет дела, деньги… это же все заказы: скульптура Петра I - этоколоссальные деньги!

Заза Русадзе

Родился в 1977 году. С 1996 по 2003 год учился в киношколе Конрада Вольфа в "кинограде" Бабельсберг в Германии. Работал ассистентом у нескольких европейских режиссеров, в том числе у Отара Иоселиани. В 2011 году в Грузии закончил съемки своего дебютного фильма "Складка в моем одеяле".

Я грузин, родился в Советском Союзе, учился в Германии, работал в Грузии. Европеец я или грузин? Да хрен его знает.

Мой детство – это Советский Союз. В Тбилиси. У нас был дом в Гаграх, мы туда ездили каждый год. Семья была почти номенклатурная, но я, конечно, это не осознавал.

А привилегии - ну какие привилегии? Вот у меня были цветные фломастеры.  60 штук. У меня было прекрасное, интересное детство. Мы ездили и в Гурзуф, и в Ялту, и в Ленинград, и в Москву, и в Болгарию, и дом у нас был в Гаграх. Это потом ты начинаешь понимать, что не все так живут.

И потом я становлюсь свидетелем того, как это все начинает рушиться буквально на моих глазах. Мне 13 лет. Не было электричества. Я помню какие-то странные сигареты, которые мы покупали, – была такая марка "Магна", ужасные сигареты. Но только "Магну" можно было купить. Были купоны.

И все это прекрасное детство превратилось в такой ад. Но я как ад это не воспринимал, потому что в детстве ты воспринимаешь то, что у тебя есть. У тебя нет ничего для того, чтобы сказать "это лучше" или "это хуже", так что …

Мне было уже 18 лет, когда я стал понимать, что происходит. Очень захотелось уехать. Я сдал экзамены в немецкую киношколу. Хотел, кстати, поехать  во ВГИК учиться, но в то время уже как гражданин Грузии я должен был платить за учебу. Денег у меня не было, к тому же я задумался, что Москва – это не очень-то дешевый город.

Это очень смешная история, как я уезжал в Германию. Мне надо было послать документы в киношколу, они были на флоппи-диске, я ходил с ним по всему Тбилиси и никак не мог его включить, поскольку у меня компьютера не было, а вот совпадения места с компьютером, с принтером и с электричеством – это было уже невозможно. Я в итоге написал все от руки, и я до сих пор шучу, что меня взяли в киношколу просто потому, что никогда раньше такого не видели. Там анализ какого-то фильма Параджанова. Почта ведь тоже не работала. Я в посольство звонил, они сказали: "Через три недели мы пошлем дипломатическую почту, можем с ней отправить". Но это было уже поздно, так что я поехал посреди ночи в аэропорт, нашел пилота этого и просто умолял его, дал ему 20 дойчмарок, чтобы он передал этот конверт.

Это было в 95-м году, уже после войны. Это уже совершенная разруха, совершенный беспредел, никакой надежды, никакого ориентира, куда это может зайти. И как раз в это время начинается разруха не только целой страны, но и киностудии "Грузия-фильм", потому что когда тебе холодно и когда детей нечем кормить - тут не до кино.

Я приехал в Германию. И я почувствовал, что я часть какого-то другого культурного пространства, потому что мои профессора, я очень хорошо помню, всегда обижались, что я делаю "не грузинское кино". А я спрашивал: что такое грузинское кино? И что такое быть грузином вообще?

Первый документальный фильм я снял о парне, который там учился, он был фотографом, у него была травма, он видел только одним глазом. И у него была такая теория, что фотография – это для него компенсация отсутствующего глаза. Он трижды пытался поступать в Академию искусств, и в конце фильма получает очередное письмо, что его опять не приняли. Мне это тогда интересно было – об этом задуматься, как и о своем: что для меня кино, что для меня искусство. А профессора говорили: почему о немцах? ты же грузин! А мне было неинтересно делать кино о грузинской диаспоре, как они делают сациви в Берлине.

Потом понимаешь, что это фатальное решение - в 18-19 лет уезжать из своей страны: ты никогда не становишься частью другой культуры и никогда не отрываешься от своей. Но это, я думаю, самое, самое прекрасное, что у меня есть, потому что я себя чувствую дома и здесь, и там. Я не мучаюсь оттого, что там и тут разные миры. Вот закрывается занавес, открывается – Германия, там лужайка, на которой написано "Можно лежать". Приезжаешь сюда - совершенно другой театр начинается. Ты начинаешь создавать то пространство, которое может принадлежать только тебе. Или которое может существовать только между этими двумя, радикально разными, странами.

Александр Рехвиашвили

Я работал на "Грузия-фильме" с 1971 года. В первый год я снял дипломную работу, после которой мне шесть лет не давали снимать. Они считали, что это такой антисоветский фильм, с несоветскими настроениями… Раньше самым оскорбительным и опасным было "буржуазное" - сейчас, конечно, это смешно. Да мне и тогда было смешно! И те люди, которые эти слова произносили, - они тоже понимали, что сами находятся в глупом положении. Потому что они были не такими темными и глупыми, как, допустим, в 20-х годах, когда был пролеткульт - пришел из-за станка и стал ругать Блока и Бунина, что это, мол, буржуазное. А эти люди - они просто вынуждены были: не сделаешь - выгонят с работы. Какая там честь, истина? - у него семья, он должен работать. И все под страхом лишения работы и полной нищеты.

Конечно, советская власть развивала страшный цинизм. Наплевать, никаких ценностей нет. Но потом, знаете, люди тоже устают от этого цинизма, от этого вранья, от этой подлости. Более благородные были люди в Советском Союзе, чем сейчас. Потому что, во-первых, они были еще связаны с досоветским поколением: они воспитывались у дедушек и бабушек, и нормальные человеческие отношения еще оставались. А сейчас люди - их дедушки и бабушки уже были комсомольцами и комсомолками - ну, большинство. Был такой лагерь "Артек", где отдыхали дети партийных руководителей: булочки ели, шоколадки сосали… Вот у нынешнего руководства такая артековская психология.

Я снял четыре полнометражных фильма в советское время. Последний игровой - в 1987-м. Мой фильм 87-го года - "Приближение" - я не знаю, где находится. Его купил мой друг в Москве, Макс Смагулов, он сам режиссер очень хороший, казах по происхождению. Когда мы увидели, что какая-то перестройка началась, он хотел создать сеть студий в разных городах: в Москве, в Киеве, в Тбилиси, в Вильнюсе и в Алма-Ате; как бы одна студия со своими филиалами, чтобы объединить эти культуры. Это была замечательная идея! Миша Калатозишвили был директором этой студии в Москве; она просуществовала, наверно, года два. Насколько я помню, Смагулову Назарбаев выделил какую-то сумму большую, это был не коммерческий, а чисто кинематографический проект: создать студию, которая бы объединяла людей. Потом Смагулов пропал - у него беда в семье случилась. Мой последний фильм остался у него. На кинофоруме в Питере в 2011 году была моя ретроспектива - они где-то достали копию, я даже не спросил, где…

...Конечно, ужасно, что самыми влиятельными оказались деятели культуры типа Михалкова. Они причинили страшный вред. Они имели влияние в кинематографе, потому что они всегда связаны с властями: Путин приходит, из самовара пьет чай... Они разрушили все. Причем он такой страшный шовинист был - он со мной учился в параллели, этот Никита; такой черносотенец … Имперские идеи его беспокоят, к сожалению, хотя художника не должна беспокоить вся эта политика.  

...Я считаюсь сотрудником "Грузия-фильма". Я там числюсь - мы все там числимся; правда, не получая зарплаты, но числимся - это кому-то нужно: вот есть некая организация, вот кто-то получает деньги… та же схема, что в России. Мертвые души.

Знаете, очень многие мне предлагали… вот сейчас [называет имя популярного грузинского актера] дал мне сценарий; вчера я его прочел. Он предлагает снимать - но я снимать это не буду. Хотя там стопроцентное финансирование, зарплата, гонорары… но это я снимать не буду ни за что. Это просто не мое кино.

Кстати, еще мне прислал сценарий - я почел бы за честь его снимать - Тонино Гуэрра. Прислал с таким условием, чтобы я был режиссером, а замечательный актер (мы похоронили его неделю назад) - Рамаз Чхиквадзе - чтобы он играл главную роль. Ну, я почитал этот сценарий, мы вместе его почитали… но это невозможно снимать! Вроде все похоже на Грузию, и для Рамаза Чхиквадзе идеальная вроде роль… но я отказался. Я снимаю только то, что считаю для себя нужным…

Заза Русадзе

Для меня грузинское кино - это поэтичность, метафора как образ мышления, визуальность и отчуждение от реальности. Магический реализм. Это Иоселиани, Параджанов, отчасти Абуладзе. Я не думаю, что "Покаяние" - лучший фильм Абуладзе, он только в политическом контексте так прогремел. Грузинское кино не было реалистичным, не было социальным, это не реализм в том смысле, в котором он понимается сегодня. Глобальное кино пошло в публицистическом направлении. Оно, например, рассказывает о какой-то далекой стране - как люди там живут. Как бедно они живут, как счастливо, как вообще жизнь там у них происходит.

На съемочной площадке фильма "Складка в моем одеяле" Зазы Русадзе

Пока грузинское, или русское, или постсоветское кино остается в своих узких культурных и политических проблемах, оно для меня будет неинтересно. Я не буду смотреть фильм, например, алжирского режиссера ради того, чтобы узнать, как в Алжире живут люди. Лучше накопить чуть-чуть денег, купить билет и поехать посмотреть. Или путеводитель купить.

Немецкая профессура ожидала от меня такого путеводителя по Грузии. Однажды у меня был в Париже огромный конфликт. Была такая стипендия Каннского кинофестиваля: посылаешь сценарий, потом тебя приглашают на собеседование, а потом на шесть месяцев в Париж, оплачивают тебе жилье, и ты работаешь над сценарием. Я пришел на это собеседование, передо мной сидели какие-то парижане и мне объясняли, что такое грузинское кино и что такое быть грузином. Я очень-очень разозлился, орал на них: "Вы смотрите на меня как на чурчхелу, как на сувенир из экзотической страны!". Это уже империалистическое мышление большой культуры по отношению к маленькой. Я, конечно, стипендии не получил после этого, но фильм все-таки снял.

На свой первый фильм я старался достать деньги и в Голландии, и во Франции, и в Германии, но мне это не удалось. Я знал, что надо снимать на 35-миллиметровую пленку - не потому, что "я хочу", просто это нужно для эстетического решения, на цифре нельзя добиться нужного эффекта. А снимать на пленку - по нынешним временам трудно и дорого. Я посылал сценарий Сергею Сельянову - он сказал, что ему это не интересно. Я рискнул, пошел на производство, зная, что у меня нет денег закончить производство. Фильм мы отсняли. Монтируем уже материал, будем его отправлять в "черном" монтаже на Берлинский кинофестиваль. Если там скажут, что это может быть интересно для них - сразу же появятся люди, которые дадут денег, чтобы закончить фильм, а потом на пресс-конференции скажут, что вот, нашли такого молодого, талантливого парня из маленькой странной провинциальной страны, где пьют вино из рогов. (9 декабря Заза сообщил письмом, что отправил фильм на Берлинский фестиваль, теперь ждет ответа. - Прим. ред.).

Если мы хотим стать частью европейского кино, надо участвовать в фестивалях, надо, чтобы в главной конкурсной программе какого-то А-классового фестиваля был грузинский фильм, чего не было уж не знаю сколько лет. Если это состоится, это будет прорыв.

Для меня персонально, несмотря на все эти индустриальные вопросы, прорыв, уже состоялся. Я работал над сценарием пять лет, я снял эту картину, несмотря ни на что, мы не шли на компромиссы, мы сняли на пленке, мы снимали везде, где хотели.

Действие фильма "Складка в моем одеяле" разворачивается в условной антиутопической стране, похожей на Грузию, но почти у всех героев - русские имена. Это история про человека и тоталитарную систему: один из героев бунтует против нее, другой - бежит в свои грезы.

Александр Рехвиашвили

В России странное представление о Грузии. Грузия жила вместе с Россией двести лет. Перед войной в России был опрос, и выяснилось, что грузины, оказывается, мусульмане, что нас 60 миллионов (а грузин - всего 3 миллиона человек). Грузия - очень терпимая ко всем народам страна. Грузия - страна православной культуры. Если вы проедете по стране, посмотрите монастыри, музеи - вы поразитесь изобилию и уровню культуры, особенно средневековой. Традиция культуры здесь огромная, и неудивительно, что и традиция кино очень мощная. Уже в 1911 году первый полнометражный документальный фильм был снят в Грузии, а в 20-е годы здесь сняли несколько шедевров европейского ранга. Тот же Калатозов - он же тоже грузин, Калатозишвили его фамилия. Был в 20-е такой фильм "Моя бабушка" - это кинематографический шедевр. Чудовищная сатира на коммунистов.

Грузия всегда была таким островком. Вот как Россия не принимает европейскую жизнь, потому что у нее есть своя, так и Грузия. Это выработанная тысячелетиями своя модель жизни, в которой существует и культура, и вино, и чача. Сейчас пришли к власти какие-то люди, которые хотят нарушить эту модель.

"Аллея славы" на "Грузия-фильме"

Русская и грузинская модели жизни похожи - это православный мир. Хотя мы иногда иронично об этом говорим, иногда цинично, некоторые даже враждебно. Но выработалась какая-то модель поведения и психики за тысячелетия. Мы пока придерживаемся этой модели. Тот же Достоевский в "Дневнике писателя" только об этом и говорит. Таких свободных людей, как в православном мире, я не знаю. Демократия, свобода - это все демагогия. Русский человек, грузинский человек - абсолютно свободны. Полная анархия в самом лучшем смысле этого слова. А западные люди - рабы того, что для нас неприемлемо. Там абсолютный диктат денег. Там и кино стало коммерцией. Американцы подмяли под себя эту бедную европейскую культуру, захлестнули ее своими долларами. Они сами понимают свое несчастье. И мы теперь тоже в этом положении - нам насильно его навязали. Коммунизм был страшен, но сейчас надо вернуться к своей модели жизни. Люди разберутся, что надо развивать, какое образование получать. Мы должны сами это решить. Что есть хорошего на Западе - а там много хорошего, ведь они создали великую цивилизацию - мы возьмем сами. Но если насильно - все разрушится.

Та модель жизни, против которой мы всегда боролись - частническая, хищническая - захлестнула нас. Трагедия России началась с появлением Петра. Он изменил естественный ход изменения человека и реальности, насильно сбил их со своего пути. Советский Союз был попыткой возвращения к традиционной форме. Нам надо вернуться на свой естественный путь.

Грузия - это не Россия в смысле финансовых возможностей. В России вроде какие-то возможности есть - но тоже все жалуются… Вот сейчас я встречался с Марленом Хуциевым. Ему больше 80 лет - он выглядит лучше, чем я! И он говорит: " Если бы у меня были свои деньги на съемки!..". Вот приезжают два грузинских режиссера - один год со мной учился, такой Дима Мамулия; он в Москве снял фильм "Другое небо" - хороший фильм. А другой приезжал в Питер, когда я там был на кинофоруме, - Бакур Бакурадзе, он сейчас звезда. Я не знаю его фильмов. Ну вот есть какие-то, и если бы они были здесь - они снимали бы тоже.

Но все-таки я считаю, что уезжать за рубеж - это опасно для режиссера, потому что у нас другой мир, другой взгляд, чем на Западе. Из Грузии в Россию - можно уезжать совершенно свободно: там пространство, очень схожее с нами, разве что мы темней немножко. Это мир понятного поведения людей.

Я считаю, что грузин и русских объединяют очень сильно пороки - их много и у вас, и у нас. Одинаковые пороки - страсть к пьянству, например. Страсть к славе - в России все считают, что я, мол, великий поэт или великий режиссер, и в Грузии то же самое. Отсутствие практического интереса - такого практицизма, который есть на Западе, - а у нас преобладает метафизический взгляд на жизнь… такие православные метафизики. И сербы эти бедные, которых американцы уничтожали… и греки со своими дефолтами… Я так считаю, что у нас есть какое-то свое понятие жизни, которое в нас сидит, которое имманентно нам присуще. Поэтому, когда грузинский режиссер уезжает в Россию, - это хорошо; а когда он уезжает в Германию - это ужасно! Но многие стремятся на Запад - к сожалению.

Заза Русадзе

...Проявку мы делаем в Германии. Официально у нас лаборатория есть на "Грузия-фильме", но на этом этапе она не работает, и даже если бы она работала, я бы не рисковал туда пойти со своим материалом. Там купили аппаратуру у французов, обошлось не очень-то дешево. Но, например, ты можешь там проявить пленку, но не можешь напечатать позитив. Для этого надо тебе ехать или в Турцию, или в Германию, или в Москву, или куда-нибудь.

Лаборатория "Грузия-фильма"

Помимо этого - ну кто снимает сейчас на кинопленку? Только мечтатели и дураки. Все снимают на RED (цифровая кинокамера, на которую сняты, например, "Антихрист" Ларса фон Триера, "Район номер 9" Нила Бломкампа, "Социальная сеть" Дэвида Финчера, "Как я провел этим летом" Алексея Попогребского. - Прим. ред.). В Грузии есть несколько "редов", но нет объективов. Десять лет уже покупают "ред", но никто не додумывается, что надо объективы, линзы тоже купить.

Во время Советского Союза у нас было 84 экрана в Грузии, и, по статистическим данным, продавалось около 5 миллионов билетов. Учитывая тогдашнее население Грузии - около 5,5 миллиона человек - получается, что каждый человек хотя бы раз в год ходил в кино. Потом - разруха, ничего уже не работает. На киностудии был завод, делали там сосиски, даже гробовщик там работал в каком-то павильоне.

И вот сейчас, через двадцать лет после распада Советского Союза, можно задумываться вообще: что происходит в кино? Подвижки, конечно, есть. Но эти 84 кинотеатра не существуют - это все продано или частично продано, часть денег, полученных с продаж этого имущества, пошла на инвестиции, чтобы купить вот эту лабораторию, чтобы кафель сделать нормальный и вообще как-то оборудовать студию.

В Тбилиси у нас два кинотеатра, пять экранов работают. По всей стране, по-моему, еще восемь функционирующих кинотеатров. Делали подсчеты, что если фильм стоит больше 300 тысяч лари - это уже невыгодно. Потому что, даже если люди и будут ходить на этот фильм, просто невозможно окупить его. Поэтому пошло такое новое направление грузинского коммерческого кино: оно делается очень скоро, очень дешево и с участием людей с телевидения, знакомых лиц из сериалов, из ток-шоу или каких-то юмористических программ. Люди их уже знают. Ну, можно сказать, тупое кино.

В советские времена от восьми до пятнадцати кинофильмов производилось на "Грузия-фильме". В 2008 или 2009 году было восемь полнометражных картин. Другой вопрос – качество, и о чем эти фильмы рассказывали. Я не могу сказать, что такое кино не должно существовать, я не имею права судить вкус зрителя. Но я такое кино снимать не готов. И мне остается только один шанс – государственное финансирование. Для этого есть Национальный киноцентр. Денег очень мало, конечно. А режиссеров, которые хотят снимать кино, – очень много. В этом году было где-то 36 заявок, а профинансировано было только два фильма. Я был одним из двух счастливых обладателей 500 тысяч лари, это где-то 210 тысяч евро. Это для Грузии огромные деньги — гораздо больше порога в 300 тысяч лари. Но на съемку их все равно не хватило.

Поскольку я жил в Германии, учился там, потом жил в Европе, какое-то время пробыл в США, я чуть-чуть знаю, как функционирует индустриальная часть кинематографа на Западе. Можно это как-то схематизировать: очень легко заинтересовать западных продюсеров или кинофонды историей на социальные темы, на прямые политические темы. Посткоммунистический синдром. Я это называю публицистикой, а не искусством, потому что искусство начинается там, где есть некоторое… некоторое… даже я затрудняюсь сказать, что такое искусство, но факт тот, что достать деньги для грузинского продюсера с грузинским проектом на Западе – это очень, очень трудно.

Российский рынок для нас, для грузинского кино закрыт. Не юридически, так политически. Если картина какого-нибудь грузинского режиссера попадает на российский кинофестиваль, от тебя ожидают, что ты будешь бойкотировать это приглашение. А если ты покажешь там свой фильм, то начинается странная критика какая-то. Грузинское кино как часть постсоветского культурного пространства более понятно для постсоветского зрителя, чем для западного, потому что западный зритель смотрит на это, как высшая культура смотрит на низшую. Сейчас идет новое поколение режиссеров, у которых есть что рассказать, но финансовые возможности ограничены. Куда ориентироваться - на Запад, на Россию, на себя?

В Европе была идея кавказского пространства. Но что получается? Мы с Россией не говорим. Азербайджан с Арменией не говорит. О какой общей дистрибуционной сети можно сейчас говорить?

Может быть, политическая ситуация между нашими странами изменится, поскольку, что меня, честно говоря, раздражает, вот буквально через год может поменяться правительство и в Грузии, и в России, и совершенно другой расклад будет.

...Август 2008 года. Вот начинается война, и, конечно, вспыхивает такой национализм. Он и у меня тоже был. Я даже в Гори поехал после бомбежек, было как-то очень страшно. И вот в это время, ну, такси возьмешь - и там играет русская музыка. Пойдешь в ресторан – и там играет русская музыка. Ее запретили играть в ресторанах. Но вот запрещать – это совершенно другой вопрос. Почему мы играем русскую музыку, даже в то время , когда мы с этой страной воюем? Потому что это все идет от общего культурного пространства. Потому что у нас культурные коды одинаковые. "Спокойной ночи , малыши", "Ну, погоди!", "Королевство кривых зеркал" (мой любимейший фильм) – все это мы вместе видели.

Александр Рехвиашвили

...Понимаете, вот Сережа Параджанов был абсолютно не интеллигентный человек и, кстати, совершенно необразованный: когда говорил о шекспировских персонажах, он их путал! Они у него кочевали из пьесы в пьесу, он их не помнил… но он был великим - и человек был великий, и режиссер, художник был замечательный.

Знаете, вот вчера мне позвонили с какого-то нашего телевидения - это такая жуткая организация, как и ваше телевидение, - впервые за мою жизнь пригласили смотреть кино: вот такой-то фильм снял такой-то Шенгелия… я не знаю, кто это, и я на такие показы не хожу. Тем более что они приглашают как статистов - заполнять ряды, чтобы потом можно было сказать, что вот были старые грузинские кинематографисты. Такую функцию мы не исполняем. Хотя нас, старое поколение, как-то вспоминают, что-то дают… вот сейчас мне дали этот идиотский приз "За вклад в кино", в Батуми… Ужас! Неужели такую тяжесть я должен нести? Килограмм пять он весит. Выкинуть его - жалко, да и грех вроде, а хранить - места нет... Понятно, что это для отчетности.

Такое признание нам не нужно. Признание - и в кино, и везде, - мы знаем, как мы признаем друг друга! А вот это всё… это даже как-то оскорбительно. Для художника. Какой-то черт подходит на улице и заявляет: "Мне нравятся ваши фильмы!". Вот этого не нужно. Мы знаем, что есть что, и знаем достоинства и недостатки, и ценится больше всего уважение профессиональное.

Вот, например, мои фильмы показывали в клубах - их так и назвали "клубное кино". Очень много есть в России (и было в Советском Союзе) знающих, грамотных зрителей - намного больше, чем на Западе. Даже в каких-то маленьких городках, которые нам кажутся темными. Везде есть такая потребность в культуре - и в России, и в Грузии, и в каких-то еще странах этого нашего пространства. Очень понимающие люди! Авторское кино, клубное кино - это для них.

Вот, например, Бродский: замечательный поэт! - но не будет же его читать человек, который далек от культуры! Он с удовольствием почитает, ну, Высоцкого… это не унижает ни того, ни другого - просто для каждого человека - свой продукт культуры. Вот этот сценарий, который я отверг, - фильм посмотрят миллионы людей! Это комедия; но я сказал: ну это не мое… не мое дело. Хотя я не говорю, что это плохое кино - это хорошее кино! И разнообразие - это основа человеческой жизни, и культуры тоже. Но - не мое. Бунин ненавидел Маяковского, Репин страшно ругал Сомова, хотя и тот, и другой - хорошие. А Малевича вообще считали идиотом… И вот жили все они в одно время - и Сомов, и Репин, и Рерих, и Кандинский, и Малевич… и всё - разное: это разнообразие. Когда в обществе существует разнообразие взглядов - хорошее, не зверское: убей этого, потому что он татарин, или еврей, или грузин, или убей того, - а разнообразие взглядов на мир - это основа нормального человеческого общества.