CTPAHA KOTOPOЙ HET

В 1967 году на возведении Цицернакаберда работал прорабом некто Н. Арутюнян (даже его полное имя неизвестно). Тридцать лет спустя он подарил музею альбом фотографий, сделанных на стройке. Публикуем некоторые из этих фотографий с любезного разрешения Музея и института геноцида армян.

 
...29 ноября 1967 года в Ереване на горе Цицернакаберд, откуда открывается роскошный вид на Арарат, при большом скоплении людей был открыт едва ли не самый странный советский памятник - мемориал жертв геноцида армян в Османской империи в 1915 году.

Такой памятник не должен был появиться в Советском Союзе. Принцип "искусство должно быть социалистическим по содержанию и национальным по форме" означал, что национальность - это не более чем местный колорит: дескать, тут у нас арочные окна, а тут ленты в волосах носят, а тут вот такими забавными буковками пишут, но по сути - все одно и то же.

Вместе с тем, советская власть, так сказать, творила нации: создавала им границы, учила государственности и общественной жизни, создавала национальную интеллигенцию, а иногда и язык. Советская национальная интеллигенция состояла в основном из этаких коммунистов-националистов. Именно благодаря им появился Цицернакаберд.

Ныне в мире живет около 10 миллионов армян, из них около 3 миллионов - в Армении, из них около миллиона - в Ереване. Большинство из них - потомки западных армян, бежавших из Турции во время Первой мировой войны и геноцида. Даже те из них, кто никогда не видал ни озера Ван, ни Собора апостолов в Карсе, ни Эрзурума, ни Ардагана, до сих пор готовы до хрипоты кричать, требуя "вернуть им их исторические земли".

Для Армении семьдесят лет советской власти были едва ли не самым спокойным и благополучным временем. В 20-е годы рассеянных по миру армян заманивали на родину обещаниями построить наконец собственное национальное государство, которое, благодаря покровительству Советской России, сможет не бояться окружающих его врагов. Перестройка Еревана по генплану знаменитого архитектора Александра Таманяна в 20-30-е годы призвана была превратить захолустный закавказский городок в достойную столицу новой Армении.

После Второй мировой войны Советский Союз запустил еще одну крупномасштабную программу репатриации армян, обещая вскоре отвоевать у Турции Восточную Анатолию, она же Западная Армения, с Карсом, Ардаганом, Ваном, Эрзурумом, а также с горой Арарат. Директор Музея и института геноцида армян Айк Демоян рассказывает, что даже были назначены будущие первые секретари обкомов Западной Армении и что будущим диверсантам, которых готовили в Тбилиси, даже делали обрезание. Но тут началась холодная война, появился НАТО, Турция вскоре в него вступила, и никакого отвоевания Западной Армении так и не случилось. О послевоенной репатриации французских армян в Ереване до сих пор напоминают каштаны и богатая кофейная традиция.

Сашур Калашьян, архитектор, один из авторов мемориала на Цицернакаберде: Моя семья уехала из Западной Армении примерно за сто лет до геноцида, это не часть нашей семейной истории. Нашему поколению о геноциде не рассказывали ни родители, ни в школе, нигде.

В 1964 году на очередном собрании Союза архитекторов Армении один из наших старших товарищей сказал, что скоро будет 50-летие геноцида и нам, архитекторам, нельзя оставаться в стороне. Это был первый раз, когда я услышал, что что-то было. А что было - не объяснялось.

Где-то в октябре 64-го года нас - примерно десять человек архитекторов - позвали к председателю Совета министров Армянской ССР Антону Кочиняну. Нам тогда сказали: "В будущем году - 50 лет геноцида. Есть предложение соорудить памятник. Есть предложение посадить полтора миллиона деревьев, по числу жертв. Пока мы не определились. Предлагаем вам в месячный срок представить соображения, как может выглядеть памятник, если он будет".

Мы ничего не знали об этом. Пришлось искать литературу. А в то время была единственная книга - "Геноцид армян в Османской империи" Нерсисяна. Она была издана на русском языке, ее не стремились популяризовать. Но поскольку мой отец был преподаватель, у него в библиотеке была эта книга. Я ее взял, и мы часами ее читали. Начинали познавать эту историю.

Эта книга - сборник документов из архивов внешней политики и военных архивов, изданный под редакцией академика Мкртича Нерсисяна. Первое издание вышло ограниченным тиражом, и до переиздания ее в огромных количествах "допечатывали" самиздатским способом.

Турция и сейчас очень болезненно реагирует, когда кто-то называет то, что произошло с армянами в Османской империи, геноцидом. А в 60-е реакции были еще острее. Тем более что как раз случилось очередное обострение отношений между греками и турками на Кипре, было введено эмбарго на поставки оружия Турции и вообще поставлено под сомнение членство Турции в НАТО. А тут Советский Союз, выпуская этот сборник, фактически признает геноцид армян.

Фото из архива Института геноцида армян

Сашур Калашьян: С каждой страницей рос ужас и негодование - и из-за геноцида, и из-за того, что мы только тогда об этом узнали. Мы как творческие работники искали способ выразить этот ужас и это негодование. У нас иногда просто не хватало сил. Вы не можете себе представить наше душевное состояние в этот период.

Но, конечно, мы все-таки что-то изобразили, что-то предложили. Через месяц мы опять сошлись в кабинете председателя Совета министров и представили свои проекты. Нас всех выслушали и в конце сказали: "Мы очень хорошо поняли ваши настроения. Но во всех ваших предложениях ужас превалирует. Что уже случилось - ясно. Но мы продолжаем жить, мы развиваемся, мы преодолели это. Где у вас представлено, что мы продолжаем жить, вопреки всему? Этого нету. Во всех ваших проектах - ад в разных формах. Ад адом, но давайте сочетать его с духом возрождения. Спасибо вам. Мы объявим открытый конкурс, после которого выберем проект".

Во всех рассказах о событиях, связанных с 50-летием геноцида в 1965 году, соседствуют утверждения, что никто ничего толком не знал о геноциде и что многие тысячи людей стихийно вышли на улицы, требуя увековечить память жертв, а также, само собой, "вернуть исконно армянские земли". Рассказывают, что студентов запирали в аудиториях, но они все равно сбегали на манифестации. Рассказывают, что демонстрантов намеревались разогнать с применением силы, как в Тбилиси в 1956 году и в Новочеркасске в 1962-м. Рассказывают, что советское руководство обратилось к католикосу Вазгену I, чтобы он успокоил протестующих, но никто католикоса не послушал.

Как ни лестна армянскому национальному самосознанию мысль, что именно многотысячные манифестации в Ереване заставили советскую власть дать добро на строительство памятника, по всему выходит, что принципиальное решение было принято еще до них. Есть даже конспирологическая теория, что манифестации устроили специально обученные провокаторы, чтобы было на что ссылаться, когда станет возмущаться Турция.

Айк Демоян, директор Музея и института геноцида армян: Был фактор диаспоры: Советский Союз старался любыми средствами проталкивать свой позитивный имидж за рубежом, и армянская диаспора, довольно влиятельная во Франции, в США, на Ближнем Востоке, могла стать проводником такой пропаганды. А кроме того, географически Турция была самой близкой к СССР страной НАТО, до Карибского кризиса оттуда целились в СССР ядерными ракетами.

Сашур Калашьян: Объявили открытый конкурс в 65-м году. Были представлены 70 или 80 проектов. Воодушевление было огромное. Были не только профессиональные работы, поскольку тема интересовала всех. Некоторые проекты были представлены просто так, от души, кем угодно.

Мы с Артуром Тарханяном, ныне покойным, представляли свой второй проект. Кухня мне неизвестна, но выбрали в итоге наш проект.

Никаких ограничений ни по размеру, ни по материалу не было. Было идеологическое ограничение: памятник должен отражать исторические события и возрождение советского армянского государства.

Памятник старались хоть как-то вписать в советский контекст: отсюда и настойчивое требование, чтобы в нем была идея возрождения (Сашур Калашьян говорит, что это и было "социалистическое содержание" в "национальной форме" монумента). Открыли памятник не в День памяти жертв геноцида 24 апреля, а в День советизации Армении 29 ноября. Вечный огонь зажег первый секретарь ЦК Компартии Армении - все тот же Антон Кочинян. Его предшественника Якова Заробяна, который, собственно, и "протолкнул" проект в Москве, в феврале 66-го перевели в Москву на должность замминистра электротехнической промышленности (этакое полуповышение-полуссылка - излюбленный советский и послесоветский прием).

Сашур Калашьян: Вся площадка, по которой мы ходим, - это огромная надгробная плита. Надгробие полутора миллионам человек. Но поскольку их под этой могильной плитой нет, могила не может умолкнуть. Поэтому центральная часть разорвалась и поднялась к небу. Этих поднятых плит двенадцать, и часто говорят, что это символическое число: то ли двенадцать апостолов, то ли двенадцать турецких вилайетов. Хотя на самом деле их двенадцать просто потому, что так это более гармонично выглядит, чем с шестью или с восемью.

Шпиль - это символ ростка. Как из трещины в асфальте растет стебель. Вопреки всему, даже на могильной плите рождается новая жизнь. Шпиль состоит из двух частей, и есть легенда, что это символизирует разделение армянского народа на метрополию и диаспору. На самом деле это просто скульптурная форма ростка.

Стена скорби имеет функциональное значение: она настраивает человека, подходящего к памятнику. Мы ее добавили, когда строительство уже началось. Памятник находится на такой возвышенности, что с его края обозревается застройка города. Когда памятник строился и мы подходили к нему - каждый раз невольно оборачивались на город. Нам стало ясно, что такой обзор мешает, и мы решили от него отгородить человека, идущего к памятнику, чтобы он не растратил свою энергию на иное, а сконцентрировался на своих чувствах.

Айк Демоян: Для армян диаспоры этот памятник стал одним из символов родины. В 60-е, 70-е, 80-е, когда они приезжали, они первым делом ехали смотреть на Арарат, потом поднимались на Цицернакаберд, потом ехали в Эчмиадзин. Некоторые детали памятника были потом воспроизведены в других мемориалах, например в Аргентине и в Уругвае. Другой важнейший мемориал, тоже построенный в 60-е годы, - в Монтебелло, в Калифорнии, где одна из крупнейших армянских общин. Но Цицернакаберд - все равно главный.

В 1991 году разом закончились мир и благополучие Армении. После распада СССР страна оказалась в экономической блокаде, а вскоре разразилась и война. В Ереване не было газа, вода и свет - с большими перебоями. Вечный огонь на Цицернакаберде погас на несколько лет. Его зажигали только в День памяти жертв геноцида, 24 апреля, для чего специально привозили газовый баллон.

В этой неразберихе строгость и сдержанность мемориала была нарушена: вокруг него появились могилы, хачкары, церковь (так и не достроенная), аллея, где сажают ели знаменитые посетители-иностранцы. Эти новшества Сашур Калашьян показывает с нескрываемой яростью.

Фото из архива Института геноцида армян

В 1995 году, к 80-летию геноцида, на Цицернакаберде открылся музей, в котором собраны в основном архивные фотографии и документы, а при нем - институт, изучающий этот исторический эпизод. Здание (собственно говоря, подземелье, чтобы не отвлекать от памятника) спроектировано теми же Тарханяном и Калашьяном. Вообще-то предполагалось открыть музей одновременно с памятником, но то ли денег не хватило, то ли материалов, то ли руководство посчитало это политически излишним.

...19 сентября 2010 года, около полудня, на Цицернакаберде собрались несколько сотен человек, в основном представителей проправительственных молодежных движений. Присутствовал и Айк Демоян. Сначала священники Армянской апостольской церкви отслужили литургию, потом начался митинг. Чтобы не мешать речам, тоскливую музыку, постоянно негромко играющую у вечного огня и довершающую гнетущую атмосферу памятника, приглушили.

В тот самый день и час на острове Ахтамар на озере Ван, в Турции, открывался после пятилетней реставрации собор Святого Креста, бывший с 1116 по 1895 год первопрестольным собором Армянской апостольской церкви. Этот собор - один из символов геноцида: в 1915 году, когда турки, сломив ожесточенное сопротивление армян, поддержанных русскими войсками, захватили город, братия была вырезана с особой жестокостью, собор разграбили, служебные постройки разрушили. Турки затеяли реставрацию, чтобы продемонстрировать Европе бережное отношение к армянскому культурному наследию. Айк Демоян в своей речи на Цицернакаберде обвинил их в лицемерной показухе.

Дело было в том, что Ахтамар открывался не как храм, а как музей. Армянам стоило немалых усилий убедить турок в том, что при открытии надо отслужить литургию и водрузить на собор крест. Однако от креста, изготовленного в Армении, турки в последний момент отказались, сославшись на то, что его сделали слишком тяжелым для хрупкого купола. Первопрестольный Эчмиадзин после этого отказался участвовать в турецком "пропагандистском спектакле", так что литургию служили представители автономного Константинопольского патриархата Армянской церкви (из Армении на них тут же посыпались обвинения в коллаборационизме).

Действо на Цицернакаберде было этакой армянской контракцией. Митингующие держали в руках плакаты с надписями по-армянски, по-турецки, по-русски и по-английски: "Не сдавайте наш храм нам в аренду!".

Директор Организации по изучению армянских памятников Самвел Карапетян на пресс-конференции по тому же поводу витийствовал: "Почему мы должны ждать, чтобы турки пригласили нас на нашу родину? В 2015 году исполняется 1100 лет основания церкви Святого Креста - мы что, опять будем ждать приглашения турок? Меня не устраивает наша позиция, это не позиция хозяина дома, нации, имеющей родину".

Фото из архива Института геноцида армян

Цицернакаберд всегда был очень политическим памятником. В независимой Армении он стал сверхполитическим. Как и всем прочим постсоветским государствам, Армении после 1991 года пришлось искать национальную идею. И гремучая смесь из скорби по жертвам геноцида и давней тоски по Великой Армении, которую Сталин обещал возродить, да так и не возродил, стала такой национальной идеей. Ныне Цицернакаберд - обязательный пункт в программе любого государственного визита, важнейший армянский пропагандистский символ.

Сашур Калашьян не возражает.