CTPAHA KOTOPOЙ HET

Стандартный, в общем, прием для светского разговора: если у тебя гость из Москвы, называешь своих московских знакомых - вдруг собеседник тоже их знает? "Уланова, Лепешинская, Максимова, - говорит он и вдруг понимает: - Все мои подружки московские уже умерли".

В январе у него умерла еще и жена, и общие знакомые не советовали звонить ему, но оказалось, что он, наоборот, старается после смерти жены как можно чаще с кем-нибудь встречаться, ему так проще. И разговоров о жене он тоже не избегает. Познакомились, когда она вернулась из Сибири: ее выпустили по амнистии в 1953 году, а вообще ей полагалось сидеть 25 лет, и потом еще пять ссылки - во время немецкой оккупации работала секретаршей "в каком-то учреждении".

На таком фоне судьба самого Калью выглядит странно: он не сидел, хотя последний год войны провел даже не в "учреждении", а в дивизии Ваффен-СС, но единственная репрессия, которой Калью подвергся после войны, - не приняли в университет в Тарту, и тогда он уехал в Москву и поступил в хореографическое училище при Большом театре. Почему не посадили - не знает, но готов допустить, что просто забыли; объяснение странное, но другого нет.

Выглядит 86-летний Калью слишком по-антисоветски, даже с поправкой на эстонские условия. В обоих ушах - золотые серьги, длинный шарф поверх толстовки и явно искусственно поддерживаемая небритость, но дело даже не в этом. Трудно понять, что именно стоит считать тем волочащимся по земле парашютом, который, как в анекдоте, выдавал в Штирлице советского разведчика; наверное, ужасной пошлостью будет сказать, что в случае Калью этим парашютом служат его глаза, но, скорее всего, дело как раз в глазах, и это глаза совсем не неформала. Глаза человека, который смотрит на тебя чуть более внимательно, чем стоило бы в его возрасте и в его положении.

Об эсэсовском прошлом Калью говорит, как и полагается, неохотно, даже слово "СС" он то ли по-настоящему, то ли понарошку забыл - сказал просто: "Служил в германской армии" - и стал щелкать пальцами: мол, как же это называется, ах да, СС. Людей, по его словам, не убивал. Просто призвали в самом конце войны, и до прихода Советской армии он учился в каком-то подготовительном лагере, "ничего интересного". Что после войны его завербовали чекисты (ну а почему еще его могли не посадить?!) - тоже отрицает, но как бы он выглядел, если бы сказал: да, мол, вы знаете, я работал на КГБ? Говорит, что не работал.

Училище в Москве он закончил в 1948 году, когда в Москве проводилась декада эстонской культуры. Театр "Эстония" демонстрировал на сцене Большого балет "Калевипоэг" по мотивам эстонского эпоса. Балет даже имел успех, но газета "Правда" в статье об эстонской декаде о постановке отозвалась единственной строчкой: "Балета в Эстонии нет" - и эстонский ЦК взялся срочно исправлять ситуацию. В Таллин пригласили нескольких московских преподавателей, в том числе Калью Саареке. Дали даже комнату в коммуналке рядом с театром. Квартира была пятикомнатная, но остальные помещения занимал Георг Отс с семьей. "Он уже тогда был звезда, хотя оперетты с его участием коммунистические газеты очень критиковали". Когда звездой стал сам Калью, ему дали отдельную квартиру.

Преподавательскую работу ("Учеников у меня было много, но они в основном уже умерли от старости") он совмещал с классическим репертуаром театра "Эстония", в который его взяли солистом балета и в котором он станцевал все, что там было. "Все балеты, какие тогда были в Большом, мы у себя повторяли, даже "Лебединое озеро". Было скучно", - вздыхает Калью , и здесь самое время посмеяться над эстонской медлительностью, потому что скучно-то скучно, но в театре он проработал до 1972 года, хотя варьете в его жизни тогда уже было. "Стали появляться иностранные туристы, и стало нужно чем-то их развлекать. Сначала открыли варьете в ресторане "Астория", потом построили "Виру", и варьете переехало в "Виру", и я из театра уже туда на постоянную работу ушел постановщиком, там мои постановки до сих пор идут".

Здание гостиницы "Виру" в Таллине, 1974. Фото: Александр Макаров/ РИА Новости

Построенное в 1972 году 24-этажное здание здание интуристовской гостиницы "Виру" у стен Старого города, наверное, навсегда останется самым некрасивым сооружением в центре Таллина, но сорок лет назад это был буквально символ воссоединения Эстонии с Европой: президент Финляндии Урхо Кекконен и советский лидер Леонид Брежнев договорились, что граждане Финляндии имеют право приезжать в столицу советской Эстонии без визы на срок до суток, и для них построили отель и запустили первый советский настоящий пассажирский морской паром "как в Европе". И то, и другое сделали финны. Паром, кстати, назвали в честь бывшего соседа Калью "Георг Отс" ("На пароходе тоже была танцевальная программа, и я тоже ее делал"). А проектировщики отеля приглашали Калью к себе, чтобы он объяснил им, как правильно строить второй этаж, чтобы там можно было разместить варьете. "Я все объяснил, но и все равно на всем сэкономили и построили тесную раздевалку и одну душевую. Когда к Олимпиаде строили "Олимпию" (второй интуристовский отель в Таллине), я к ним уже сам пришел и сказал: ребята, пока вы не построите, я буду с вами здесь жить. Жил, следил за каждым шагом, и они построили все именно так, как мне было нужно".

"Могу сказать, что идеологических ограничений не было. Нам никто не звонил и не говорил: знаете, у вас здесь эротика или у вас здесь что-то антисоветское. Нам действительно разрешали все".

Единственный случай, когда варьете и советская власть выясняли отношения, произошел еще в "Астории". Посмотреть танцевальную программу в полном составе пришло бюро ЦК компартии Эстонии. "Молча просидели весь вечер, все закончилось, а они продолжают сидеть и молчат. Я стою перед ними, тоже молчу. Наконец, самый главный говорит: "Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь к нам, мы поможем". Я понял, что мы ведь им очень нужны - европейская витрина советской жизни, - но как-то специально помогать нам они боятся. И закрыть тоже боятся. Не мы их боимся, а они нас".

В зале ресторана "Арбат" во время исполнения программы варьете. Москва, 1971. Фото: Борис Кавашкин/ РИА Новости

Почти неосязаемый, зато, вероятно, самый зрелищный признак принадлежности советской Эстонии к Европе, таллинское варьете оставалось таллинским, даже когда Калью готовил танцевальные программы для интуристовских ресторанов в Москве ("Звездное небо" на улице Горького и "Арбат" на Калининском проспекте), Ленинграде и Сочи. "Писатели, драматурги, спортсмены - вся Москва понимала, что я тот самый Калью, которому надо позвонить в пять утра и попросить достать билетик на представление. Я был дефицитный человек, и это было важнее денег. Деньги тогда не очень большое значение имели. Даже машину 'волга' не мог себе купить, у меня была 'лада'. Две 'лады'".

К концу семидесятых в Таллине одновременно работало четыре варьете, и в каждом постановщиком танцев был Калью Саареке. Он, конечно, очень гордится этим периодом и обижается, когда расцвет таллинских варьете связывают с советским дефицитом: "Часто говорят, что тогда ничего не было в магазинах, поэтому нам кроме танцев ничего не оставалось. Я когда первый раз был в Париже, приехал в "Мулен руж", стою в очереди и думаю: интересно, здесь же не было советской власти, откуда же здесь варьете?" Свою версию расцвета жанра он сформулировал в нескольких книгах ("Но они все на эстонском, дарить их вам не буду"): "Эстрадное искусство для эстонского народа - это то, из чего он само состоит. Песня, танец - это наша национальная идентичность. Праздники на Певческом поле - все их видели, все понимают, что мы поющая нация, танцующая нация".

Увидеть танцующую нацию в варьете сейчас можно раз в неделю на втором этаже гостиницы "Виру" - больше ничего не осталось. Калью советует туда сходить, но предупреждает: "С вами не пойду. Там дорогие билеты, и если я приду, то они подумают, что я напрашиваюсь бесплатно. Не хочу так".

Автор - специальный корреспондент ИД "Коммерсантъ".