CTPAHA KOTOPOЙ HET

Я познакомилась с ним случайно. Заблудившись в полутемных коридорах Кишиневского госуниверситета в поисках вновь открывшегося теологического факультета, я оказалась в крыле, где находится биолого-почвенный. Одна из сотрудниц почти насильно отвела меня в соседнее здание, где находится музей природоведения, убеждая, что его директор - совершенно необыкновенный и замечательный человек.

Станислав Данилович, живой, худощавый старик в спортивной жилетке-"дутике" и синей ковбойке встречает меня у дверей большой комнаты, уставленной стеклянными витринами с чучелами самых разных животных – от львов до огромных акул. "Кто, по-вашему, самый великий человек, в честь которого был создан этот музей?", - сходу огорошивает меня вопросом Станислав Данилович. Я пробую несколько вариантов, все мимо. Директор наблюдает за мной с видимым удовольствием – до сих пор еще никто не смог дать верный ответ. "Этот человек – Учитель!" – прерывает собеседник мои бесплодные усилия, и я сразу понимаю, что слово "учитель" он произносит с большой буквы.

Во время разговора тема Учителя всплывет еще не один раз – по мнению Станислава Даниловича, именно с исчезновением людей, которые могут вложить что-то в головы и сердца молодых, связан и развал Советского Союза и нынешнее плачевное положение Молдавии. "Раньше выпускники привозили в музей экспонаты со всех концов земного шара, где они работали, а теперь посетители – даже наши студенты – считают чуть ли не своим долгом что-нибудь унести на память", - возмущенно рассказывает пожилой человек и резюмирует: "Это все – следствие недостатка воспитания, потому что сейчас нет учителей".

Обо всем, что касается музея, мой собеседник говорит очень горячо – Станислав Данилович директорствует уже 30 лет, и для коллекции при университете относительно небольшого города его детище включает очень много экспонатов. "Видите вот это семейство, – показывает мне директор на композицию из льва, львицы и львенка, и его голос ползет вверх, - они попали к нам после того, как какой-то гад накормил их мясом с толченым стеклом". "А вот этот питон появился у нас после того, как двое ветеринаров решили, что змея мертва, и вскрыли ее. А внутри нашли бьющееся сердце – питон просто спал, переваривая пищу, а эти так называемые специалисты просто не знали, что так бывает", - кажется, он может рассказать историю каждого экспоната.

До того, как возглавить музей, выпускник биофака Кишиневского университета много лет работал в океане на промыслово-поисковых судах, которые ищут косяки рыб и "наводят" на них промысловые корабли: "Получив диплом, я работал в Академии наук, меня звали туда в аспирантуру, я даже поступил, но потом понял, что научная работа – это не мое. Я биолог-практик. И я убежал".

С морем он расстался из-за болезни – здоровье не позволяло больше ходить в длительные рейсы. Вернувшись на сушу, бывший моряк устроился в музей. Он с ностальгией вспоминает о советском времени: "Раньше я давал заявку, и нам покупали то, что нам было необходимо – мастики, клей, гипс. А сейчас я должен сам бегать по базарам и искать, что нужно купить для ремонта и так далее. А когда мне это делать, когда у меня тут дети?" – возмущается директор. Сейчас в музее остались лишь сам Данилович, да еще один человек, работающий на четверть ставки, но у него есть свои непосредственные обязанности на кафедре.

"Сейчас мы в музее вы-жи-ва-ем", - последнее слово пенсионер (моему собеседнику за 70) произносит по слогам и добавляет: "Между прочим, в природе все они – обводит рукой экспонаты, которые, кажется, внимательно прислушиваются к нашей беседе, - выживают только в плохих условиях, а остальное время живут. А нам сейчас говорят – нуу, надо выживать. Нет! Не надо! Надо жить!" – безапелляционно констатирует он.

Интересуюсь, каково было директору музея при Советском Союзе – неужели все было так уж безоблачно? "Да, в СССР у меня была маленькая зарплата", - соглашается собеседник и тут же продолжает, не давая мне ничего возразить: "Но почему-то на нее я два раза покупал путевку на круиз по Черном морю на лайнере – один раз с дочкой, один раз с женой. Сейчас я такой зарплаты не получаю за год". Слово "лайнер" он произносит с едва заметным придыханием. "Для кого-то нынешнее время хорошо – для того, кто умеет торговать. Я не умею, и если меня сейчас выбросят на мою 900-леевую пенсию (около 2400 рублей), то я, может статься, и подохну, но ни милостыню собирать, ни торговать шмотками я не пойду. Не потому что это плохое занятие, а потому, что я этого делать не умею", - кажется, что сейчас он выгонит меня как представителя того самого нынешнего времени.

"Когда Союз развалился, начался весь это бардак в 90-х, я был настолько растерян и потрясен, что стал писать стихи", - вдруг говорит Станислав Данилович и приносит потрепанную книжечку, исписанную аккуратным почерком. ""Мои мыслишки" – так я называю эту книжку", - улыбаясь, поясняет мой собеседник. Он слюнявит палец, некоторое время перелистывает страницы и начинает читать.

"Зло, да, вы правы, зло, может быть, это нехорошо, но я не мог не писать, тем более, в те годы, в самом начале 90-х", - восклицает Станислав Данилович в ответ на мое замечание о его пессимистическом настрое. "Это было чувство не растерянности, это было чувство непонятия: почему?! кому это нужно?!" – директор долго смотрит на меня, потом машет рукой и отворачивается к окну.

Он говорит, что одним из основных плюсов Союза было сильное государство, которое могло реально помогать своим гражданам. "Может, в СССР и не было демократии, но зато в Союзе я мог действительно решать свои проблемы. Например, я получил квартиру, а там стена была бракованная – она все время покрывалась толстым слоем плесени. От этой плесени стал болеть сын – хроническое воспаление легких. Никто мне не помогал, и тогда я подал телеграмму на имя Брежнева: "Прошу записать на прием по поводу нарушения прав человека Кишиневским горсоветом". Отправил с большим трудом – не хотели принимать, я стоял перед ними и заикался – настолько был оскорблен и обижен. Но все-таки приняли. Через три дня приехали все – и из совета министров, и из горуправления, посмотрели – вся стена от пола до потолка разрисована плесенью – сделали мне ремонт, и я до сих пор живу в этой квартире. Я не партийный и никогда членом партии не был. А вы говорите демократия – сейчас демагогия одна, а не демократия".

Мы говорим уже почти час, и у меня начинают мерзнуть руки – в помещении почти не топят. Директор музея замечает, как я украдкой потираю ладони, и немедленно находит в этом подтверждение своему мнению о беспомощности и несостоятельности нынешней власти: "Я не пойму, почему считается, что условиями жизни людей можно торговать? Вода, свет и тепло – это условия жизни че-ло-ве-ка и всего жи-во-го. Мы что, скоро начнем платить за воздух? Тепло, электричество, газ должны быть государственными и должны быть не правами, а обязанностями".

Собеседник смотрит на часы, спохватывается и бежит в соседнюю комнату: через пять минут должны прийти школьники на экскурсию. Напоследок Станислав Данилович показывает мне записи в книге отзывов – среди них нет ни одной жалобы, только благодарности. Открывается дверь и в зал входят школьники – директор, кивнув мне головой, начинает экскурсию с уже знакомого мне вопроса о вдохновителе музея. Я продолжаю изучать книгу отзывов и обнаруживаю, что многие записи заканчиваются одной и той же фразой: "Спасибо, Учитель".